Из всех живых людей самые интересные — мёртвые. Те, которые тонут, падают, умирают и ранятся каждую ночь.

Убегают прочь и отстраняются.

Имена, которые могут носить и женщины и мужчины, прекрасны. Кто-то скажет: Саша курит трубку. И я подумаю о дыме колечками и цвете дерева, а не о мужских ботинках или блузке в цветочном узоре. 
И ещё я всегда ношу в кармане леденцы и хвойную веточку.

По-прежнему, годы спустя, лежу на кровати коленками к стене и с головой меж подушек, проклиная мир вокруг, который позволяет существовать словам 'далеко'  и 'повремени'.

Вчера ночью читала воспоминания людей, переживших бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и думала о том, что, вероятно, во время атаки — 8:15 утра — я была бы спящей и так бы и не осознала своей смерти. 

Зачем люди делали всё это.

Сегодня после уроков сидела на грустной остановочной скамейке, болтала ногами в гольфах в клетку и внимательно смотрела по сторонам. Впереди — стройка, сверху — ультрамариновый пластик и сор с деревьев, везде серость асфальта. Подумалось, что чудесно было бы провести день на разрушенной, побитой камнями времени атомной электростанции. Вышагивать по бетонным блокам, трогать руками мох и гордо плеваться черешневыми косточками — ранить израненное.